Необходимость пересмотра истории древнерусской культуры

Памятники художественного ремесла эпохи раннего феодализма в России, в дореволюционной археологии и искусствознании, обнимаемые общим термином "древностей великокняжеского" или "домонгольского" периода, издавна привлекали к себе внимание исследователей. Известные в первой половине 19 в. только по немногим отдельным находкам и кладам древности они стали систематически изучаться с середины 19-го столетия, в связи с накоплением материала отдельных находок и ростом общего интереса к древнейшим этапам русской художественной истории. Особенный интерес вызвал открытый в 1822 г. в Старой Рязани богатейший клад золотых предметов личного убора.

Первоначально изучение шло путем отдельных частных исследований. Разбирались уже известные или вновь открытые памятники и случайные комплексы, представляемые открытыми кладами. Здесь могут быть названы работа Г. Д. Филимонова об окладе Мстиславова евангелия 1125 г., статья графа Уварова, посвященная открытому при раскопках близ Суздаля серебряному оплечью, статья В. Стасова о Владимирском кладе 1865 году. Подробное перечисление других исследований не может представить какого-либо интереса по самому характеру этих работ, сводящемуся в основном только к более или менее подробному описанию рассматриваемых в них памятников.

Общей чертой всех ранних исследований являлось рассмотрение "славянских" древностей "великокняжеского" периода изолированно, вне связи с памятниками предшествующих ему периодов развития общества, а равно и с памятниками соседних культур, относимых к созданию иных этнических носителей. Такой подход определялся, прежде всего, общими установками на сам характер сложения и развития художественной культуры в России. В немалой степени процессу способствовали направленность и общий уровень археологических исследований. Начатые в больших размерах и давшие огромное количество самого разнообразного материала, археологические раскопки древних погребений велись крайне несистематично. Налицо полное пренебрежение к выяснению характера и общего культурного облика вскрываемых памятников, сводясь по существу к поставленному на широкую ногу официальному "кладоискательству". Тысячи курганов спешно раскапывались в поисках наиболее ценного и наиболее показного инвентаря могил. Хищнический характер раскопок, несмотря на массу вскрытого ими нового материала, не давал оснований для углубленного изучения и обобщения, в общей связи с новооткрытым материалом, и тех древностей раннефеодального периода 9-13 веков, которые оставались известными главным образом по кладам. Находки представлялись оторванными от древностей "финской", болгаро-хазарской и даже скандинавской культур. Связь между ними, по внешним формальным сопоставлениям известных памятников, сводилась к отдельным влияниям и культурным заимствованиям, сам же генезис древностей "великокняжеского" периода априорно рассматривался в общей связи с принятием древней Русью христианской культуры и форм государственности из Византии.

По этому пути шли отдельные исследования, пытавшиеся вскрыть генезис и общий характер рассматриваемых в них памятников. В изучении памятников художественного ремесла ни пролагали дорогу общей концепции генезиса искусства в России, развернутое обоснование которой на данном материале дал в конце прошлого столетия известный византолог и историк искусства Н. П. Кондаков. Основные положения, выдвинутые им на основе обобщающих весь открытый материал исследований, оставались непоколебленными до начала 20-го века, прекрасно увязываясь с установленной в историографии общей трактовкой древнейшего периода русской художественной культуры.

Интерес к научному изучению вопроса продолжился в обобщающих работах Рео, Никольского, Муратова, некоторых других исследователей. История возникновения искусства в раннефеодальной Руси связывалась с великодержавной концепцией русского исторического процесса. Концепция обосновывала начало всей русской истории с момента сложения в 10 веке единодержавного Киевского государства и отводила в этом процессе огромную роль факту принятия древней Русью из императорской Византии христианской религии, цивилизации и форм государственного строя. Примитивность культуры и анархия славянских племен "доисторического" периода противопоставлялась высшей византийской культуре, христианству и государственности, с принятием которых древняя Русь вышла из состояния "варварства" и вступила в круг народов, строивших цивилизацию Европы. В этой концепции Киевская Русь, Москва, императорская Россия представлялась единственной законной наследницей и культурной преемницей восточной Византийской империи. Устремление к древним владениям Византии и обоснование своих исторических прав на них вплоть до Октября 1917 г. находились в центре политических интересов российского дворянства и буржуазии. Разработка истории русского искусства, трактовка его характера в историческом развитии и постановка проблемы возникновения составных "начал" искусства древней Руси шла целиком в плане этой общеисторической концепции. Утверждались на субъективном материале ее важнейшие положения, легшие здесь в основу теории преемственности и сохранения древней византийской культуры, художественного ученичества как исторической роли России в общем процессе развития европейской художественной культуры.

"В ряду других народов Русь взяла на себя историческую роль ученичества. Как ученики цивилизации, мы приняли христианство и как ученики индустриальной Европы стараемся усвоить теперь социальный материализм. Две русских художественных истории также обусловлены двумя стадиями нашего ученичества: древнего у Византии и нового у Европы. Древняя Русь и новая Россия приняли, каждая в свой черед, чужеземное искусство в тот его момент, когда оно достигло высшей точки развития или даже стало клониться к блистательному упадку. Русская художественная история никогда не знала веяний искусства архаического, иначе говоря, искусства, завоевывающего свою форму и свои средства выражения. Русь древняя и новая Россия не участвовали в сложении некоей возникающей художественной традиции, но жили великой уже сложившейся вне их традицией".

К этим словам Муратова могут быть без труда подобраны аналогичные высказывания, как из новых, так и из более ранних работ по истории русского искусства (Прахова и Буслаева, Новицкого, Некрасова, Никольского и Сычева). Иностранные авторы (Диль, Рео) даже не ставят вопрос о возможности вообще говорить "о русском искусстве", так как в нем всегда развивалось только чужое, заимствованное от других народов искусство, лишь преломляемое по-своему местной средой.

Согласно вышеуказанным авторам история русского искусства начинается в Киевской Руси с конца 10 века. Начало стоит в связи с появлением на Руси христианской религии, принесшей из Византии новую культуру, искусство. К такому решению проблемы генезиса искусства в древней Руси побуждают авторов определенные свидетельства летописи и древнейшие из сохранившихся памятников церковной архитектуры и живописи, стилистически входящие в круг памятников византийского искусства, и полное, казалось бы, отсутствие всяких сведений об искусстве восточных славян в дохристианский период. Последним вопросом большинство историков древнерусского искусства вообще мало интересовалось. Теоретически возможность существования древнего местного искусства никем не оспаривалась, но мыслилось настолько примитивным и незначительным, что с приобщением Руси к новому высокосовершенному и богатому искусству Византийской империи это местное искусство было быстро вытеснено из жизни и не оставило после себя почти никаких следов. Отсюда с несомненностью следовало огромное значение Византии в процессе сложения и развития древнерусского искусства, его полная от нее зависимость.

Обоснованию основных положений этой концепции на материале прикладного искусства были посвящены Н. П. Кондакова. С предельной ясностью он формулирует свои основные методологические установки в данном вопросе в конце первой главы "Русских кладов". Глава посвящена обзору общих условий возникновения искусства в России, определению различных художественных влияний, которым оно подвергалось в древнейший период, и доказательству "необходимости изучения русско-византийских древностей на основе древностей Византии, как источника важнейших форм личного церемониального убора и связанных с ним общественных отношений".

"Самое важное явление русско-византийской среды, - писал Кондаков, - есть внутреннее отношение варварского мира к цивилизации, связь внешняя и внутренняя русской жизни с византийской культурой и ее гражданским обществом. Эти отношения мы назвали внутренними в том смысле, что их не видно сразу, их открываешь лишь изучением, но раз они доказаны и приняты в принципе, они ведут внутрь всего этого внешнего мира вещей, дают нам постигнуть его внутреннее содержание. Утвердить принцип связи варварской культуры с ранее ее развившимися культурами - значит подтвердить закон непрестанного прогресса в истории, усвоения последующими всего им необходимого от предыдущих поколений и, казалось бы, делом с первого взгляда легким и натуральным. Но все теоретические и археологические сочинения о первобытной культуре наложили такую печать предвзятых положений на тот отдел начальной средневековой археологии Европы, которым мы условно называем варварскими древностями, что здесь не скоро откроется научный исторический прием. Вместо того чтобы для каждой вещи доискиваться ее образца в соседних развитых культурах, так легко бывает применить условно принятые соображения о примитивных началах и их эволюции, а, следовательно, сводить изучение к немногим формулам. Это представляется тем более естественным, что варварский быт, действительно, сохраняет первобытные начала и видоизменяет восприятие культурных форм постоянным переживанием. Между тем жизнь свежей по своему "варварству" национальности в соседстве с гражданским обществом направляет всю чуткую ее восприимчивость в сторону заимствования, усвоения, а затем и соперничества. Таково было влияние Византии на древнюю Русь, пока Византия была ее непосредственной соседкой в Херсонесе, Тмутаракани, пока византийское влияние на Русь приносили православная Грузия, Галич, берега Дуная, свободные торговые сношения и сообщения с Цареградом. За это время быт народа, формы его иерархии, чин великокняжеский, убранство церемониальное или обрядовое, знаки отличия и достоинства, внешние формы гражданственности, все это должно было, так или иначе, видоизмениться, в смысле аналогичном с византийскими формами".

Исходя из всех этих установок, Кондаков и рассматривал всю совокупность памятников художественного ремесла древней Руси в начальном периоде их развития за 9-10 вв. как "греко-восточные", находившиеся под непосредственным влиянием художественной культуры Херсонеса, в позднейшем же периоде 11-12 вв. как "русско-византийские древности". Процесс собственного развития в художественном ремесле древней Руси, не отрицаемый, а, наоборот, часто подчеркиваемый Кондаковым, сводился им в своем возникновении к подражанию и некоторой переделке, всегда с большей или меньшей долей варварского искажения оригинала, ввозным греко-восточным или византийским образцам. Допущение в таком виде местного развития нисколько не колебало основного тезиса Кондакова о существе памятников художественного ремесла древней Руси как "русско-византийских древностей". Переходя в 11-е столетие, заключал он, мы встречаем обширнейшее и важнейшее влияние византийского искусства и культуры на древнюю Русь и даже должны бы были называть всю вторую половину великокняжеского или домонгольского периода периодом русско-византийского искусства или, по крайней мере, русско-византийских древностей.

Далее читайте продолжение очерка о необходимости пересмотра истории древнерусской художественной культуры.

Тематически связанные материалы:

• Описания древне-славянских кладов, найденных в 19 веке
• Общий характер художественного ремесла периода раннего феодализма в России.
• Обзор памятников художественного ремесла в кладах раннефеодального периода.
• Декоративно-прикладное искусство славян в кладах раннефеодального периода.
• Вопрос датировки памятников древнеславянской художественной культуры.

Литература

• К. Калайдович, Письма к А.Ф. Молиновскому об археологических исследованиях в Рязанской губ. с рисунками найденных там в 1822 г. древностей, М., 1823.
• Г. Филимонов, Оклад Мстиславова евангелия, Чтения Московского общества истории и древностей за 1860 г., М., 1861.
• Г. Уваров, Суздальское оплечье, "Древности", Московское Археологическое общество т. 5, вып. 1, М. 1885.
• В. Стасов, Владимирский клад, Известия Археологического общества, т. 6, СПб, 1868.
• Н.П. Кондаков, История и памятники византийской эмали. Собрание А.В. Звенигородского, СПб., 1889-1895.
• Ф.И. Буслаев, Общие понятия о русской иконописи, Сочинения, т. 1, СПб., 1908.
• А.П. Новицкий, История русского искусства, т. 1., СПб., 1903.
• А.И. Некрасов, Очерки декоративного искусства Древней Руси, М., 1924.